Гарем

Снова забыв о себе и о мире,
женщины ждали прихода владыки.
И уживались под сводами мирно,
власть его будет нетленна. Окликнет
И покорится любая до срока,
гордая дева предстанет рабыней
Только высоко взлетев и жестоко
он ее снова спокойно отринет.
Музыки вечной великая сила,
правила миром, страстей не приемля.
Только в гареме все было красиво,
песне печальной сердце не внемлет.
Или в пути от него и в просторы,
кто-то заплачет, попросит вернуться.
Вот и печали забыты и спор,
Хан отшатнулся, хан улыбнулся.

Как его там обреченные ждали,
как не хотели поверить в удачу.
И музыканты во мраке играли,
и отстраненная женщина плачет.
И в пустоте позабытого мира,
там , за песками , нависшее небо,
Где-то забыли они про кумира,
больше не надо ни зрелищ, ни хлеба,
Только бы он не забыл этой ночью
ласки и прелесть, без боли и гнева.
Хочется снова остаться, и просит
бога забытого темная дева,
Чтоб подарил он минуты восторга,
И не бросал ее в омут страданья,
Музыка льется, сомненья отторгнув.
И властелин к ним спешит на свиданье.
Только кого он, других отстраняя,
Снова в объятья свои заключает,
Падая в пропасть или взлетая
Девы гадают, девы страдают....

Восточные сладости

Три знойные девы в гареме томятся.
И хочется каждой, забыв о покое
В объятьях его до утра оказаться.
Взлетать или падать под сильной рукою.
А он улыбается, хмурится снова.
Но выбор не делает грозный владыка.
И вот от волнения снова такого
Веселые девы отчаянно никнут.
И музыка, кто ее миру является
Сорвались, внезапно плясать начиная,
И замер их хан, и глядит удивляясь.
Одна и вторая, и третья, не знает.
Они распалили остывшие чувства
Но выбора делать не хочет он снова.
О, сила страдания - сила искусства.
И мир обреченно и нежно взволнован.
И в диком порыве прекрасного танца
Куда-то тела и мечты улетают.
И он говорит им: - Все трое останьтесь.
Четвертую деву внезапно хватает
И скроется с ней в поволоке дурмана.
И замерли девы, еще не поверив,
Что танец лишил их прекрасного хана,
А та, а тихоня , да как она смеет.
Она и не смела подумать об этом,
Но кто ее спросит, ведь он там владыка.
И в тихом сиянье закатного света.
Тот танец-вершина страстей и событий
Останется где-то в пылу откровенья,
И будут они то рыдать то смеяться.
И тихая ночь наступает в гареме.
И все там туманно, и все там не ясно.

© Любовь Сушко, 2010
Свидетельство о публикации: № 1691-62775/20080731

Танцуй, танцуй Шехерезада,
Пока играет музыка в моём дворце - дворце султана,
И лепестками роз усыпан пол,
И на свечах догорает последний огонь!

Вьющиеся длинные локоны игриво спадают на плечи,
Из розовых уст карамелью льются сладкие речи,
Юное, нежное тело с ароматом свежих белых роз,
Изгибаясь под музыку, зарождает в воображении картину любовных поз.

Тысяча и одна ночь - срок любви в плену сердца султана
Заниматься любовью, под ним извиваться, стонать, наслаждаться
Движеньем тел, воплощая в жизнь каждую ночь
Новую сказку тайных желаний проникновения в горящую плоть.

- Мой султан, мой Бог, мой повелитель из ада,
Я хочу навсегда остаться твоей Шехерезадой,
Тебе подвластно всё, прощу отсрочь,
Последнюю тысяча первую ночь!

Жозефина

Я - Клеопатра, я была царица,
В Египте правила восьмнадцать лет.
Погиб и вечный Рим, Лагидов нет,
Мой прах несчастный не хранит гробница.

В деяньях мира мой ничтожен след,
Все дни мои - то празднеств вереница,
Я смерть нашла, как буйная блудница...
Но над тобой я властвую, поэт!

Вновь, как царей, я предаю томленью
Тебя, прельщенного неверной тенью,
Я снова женщина - в мечтах твоих.

Бессмертен ты искусства дивной властью,
А я бессмертна прелестью и страстью:
Вся жизнь моя - в веках звенящий стих.

Ноябрь 1899 , Валерий Яковлевич Брюсов